Урок музыки
Сколько Надя помнила себя в детстве, она всегда хотела играть на пианино. Вид пианистки, сидящей за инструментом в длинном чёрном платье, всегда приводил её в благоговейный трепет. Казалось невероятным, что, нажав на клавишу пальцем, можно услышать мелодичный звук. А если знать секреты игры, то можно нажимать много клавиш, в определённом порядке и ритме, и тогда отдельные звуки складываются в многозвучную мелодию, которая по каким-то неведомым законам могла быть широкой и плавной, как река Волга, или прыгающей, как мячик, нежной, как летний ветерок, или грозной, как чёрная осенняя туча.
Родители особо не возражали, чтобы Надюшка училась музыке, но с покупкой инструмента не спешили. По работе отца часто переводили с места на место, и девочка догадывалась, что ему просто не хотелось таскать за собой двести килограммов фортепьянного веса. Надюшка не любила бесконечные семейные переезды, но, в конце концов, именно благодаря им в доме появилось пианино.
На этот раз отца перевели в Куйбышев. Вместе с новой должностью ему полагалась государственная жилплощадь. И вот, наконец, Надя с родителями, нагруженными многочисленными чемоданами и коробками, поднялась на третий этаж своего нового дома. Отец открыл ключом дверь, и прямо с порога девочка увидела, что в залитой солнцем гостиной стоит пианино, блестящее чёрными лаковыми боками.
В детстве родители не баловали дочку подарками. Поэтому первая мысль, которая пришла Надюшке в голову, разбила её сердце: это пианино забыли старые жильцы, и когда они вспомнят о нём, то обязательно заберут. Слёзы уже готовы были покатиться из Надиных глаз, но в этот момент отец взял её за руку и подвёл к инструменту: «Ну, вот, сбылась твоя мечта, Надюха!» Девочка расплакалась, но теперь уже от счастья. Оказалось, что старые жильцы выиграли пианино в лотерею, но в их семье никто не играл, и они оставили его в квартире.
С этого дня у Надюшки началась новая жизнь. Каждое утро, едва открыв глаза, она бежала к своему сокровищу, любовно протирала пыль, гладила лакированную крышку рукой, тихо прикасалась к клавишам, и они послушно отзывались то лёгким чириканьем воробья, то тяжёлой поступью медведя. А как хотелось сыграть целую мелодию!
В конце лета мама повезла Надю на прослушивание в музыкальную школу. Это было старинное здание, облицованное зелёной фигурной плиткой, с изогнутым козырьком над входом, витыми чугунными балкончиками и высокими полукруглыми окнами. Стены внутри были отделаны потемневшими от времени дубовыми панелями, на полу лежал паркет, скрипевший при каждом шаге, а этажи соединяла деревянная лестница с широкими пролётами и резными балясинами. Во время войны в этом здании размещалось японское посольство, эвакуированное из Москвы. Помпезность обстановки давила на детскую психику, и обычно уверенная в себе Надюшка притихла. Когда они с мамой подошли к экзаменационному классу, у девочки уже дрожали руки и подгибались коленки. Но экзамен оказался совсем не страшным, и даже весёлым. Надя что-то пела, угадывала ноты, отбивала ладошками ритм мелодии и рассказывала о себе. А первого сентября, после уроков в обычной школе, она приехала на первый в жизни урок музыки.
Учительницу звали Нина Владимировна. Однажды Надюшка слышала, как мама говорила отцу, что Нина Владимировна – совсем девчонка, и ей бы ещё в куклы играть, а не преподавать, но Наде она казалась очень взрослой и строгой дамой. Учительница носила очки в тёмной роговой оправе, которые ещё больше увеличивали её огромные карие глаза. У неё были длинные тонкие пальцы с безупречным маникюром. И у неё даже была своя собственная дочка. А как она играла на пианино! Не хватало только длинного чёрного платья.
Первые два-три года учёбы занятия по музыке доставляли Надюшке несказанную радость. Она с увлечением учила гаммы и нехитрые пьески, осваивала сольфеджио и пела в школьном хоре. С каждым разом её пальчики всё увереннее ложились на клавиши, и скоро она уже могла сыграть без нот несколько популярных мелодий, чем вызывала восторг гостей, которые часто бывали в родительском доме.
Но однажды в эту идиллическую картину вмешался подростковый возраст и, по своему обыкновению, всё испортил. Вечерами Надины друзья ходили в парк, в кино или просто сидели во дворе на лавочке, наслаждаясь свободой, а Надюшка после школы, шесть раз в неделю складывала свои ноты в черную картонную папку и через весь город ехала на трамвае в музыкалку. И даже по воскресеньям она не могла присоединиться к своим друзьям, так как нужно было играть гаммы, разучивать новые пьесы или готовиться к контрольной по сольфеджио. Пределом нарушения прав было то, Нина Владимировна заставляла своих учеников по выходным ходить в филармонию на концерты классической музыки, и увильнуть не было никакой возможности, так как учительница самолично пересчитывала всех пришедших по головам. И не жалко ей было бросать свою маленькую дочку ради чужих детей?!
Так постепенно пианино из обожаемого друга стало превращаться в ненавистного врага. Всё чаще и чаще, вместо того, чтобы готовить уроки по музыке, Надя уходила гулять с подружками, а в её «музыкальном» дневнике стали появляться тройки, потом двойки и, наконец, колы. Нина Владимировна была в отчаянии. Её уговоры и угрозы на девочку не действовали. Вызов родителей в школу приводил лишь к осложнениям в семье, но никак не сказывался на Надиных музыкальных успехах. Тогдашние дневники девочки выглядели очень выразительно: учительница рисовала оценки размером со спичечный коробок и каждую обводила несколько раз красными чернилами, наверное, для того, чтобы родителям были заметнее «успехи» дочери. Иногда своей игрой девочка доводила учительницу до такого состояния, что та, выставляя очередную двойку, ручкой прорывала страницу дневника насквозь. Надя порой думала, что только учительский долг удерживал Нину Владимировну от того, чтобы не хлопнуть крышкой рояля по пальцам ленивой ученицы в отместку за все её издевательства. Ну, по крайней мере, Надя на её месте точно так и поступила бы с нерадивой девицей.
Но быть хуже всех для Нади, страдающей синдромом отличницы, было очень тяжело. Она пыталась остановить это унижение и несколько раз ставила маме ультиматум, что бросает музыкальную школу навсегда. Но, к её удивлению, всегда мягкая и сговорчивая мама в этом вопросе оказалась непреклонной: если взялась за дело, нечего его бросать на полпути!
Постепенно и Надя и Нина Владимировна свыклись с тем, что девочка плохо занимается, и больше не сопротивлялись такому положению вещей. Наде казалось, что, убедившись в её профнепригодности, Нина Владимировна совсем махнула на неё рукой. Учительница уже не рвала дневник и не ставила колов, но, как и раньше, всегда была ею недовольна. И на каждом уроке она, как механическое пианино, повторяла одно и то же: «Ещё раз сначала! Опять ничего не выучила! У меня двадцать учеников, но ты, Надежда, занимаешься хуже всех!» Для Нади слышать такие слова было горько и унизительно, но, видно, и впрямь её богатые природные данные распространялись на что угодно, но только не на музыку.
...Однажды Надя приехала в музыкальную школу на пятнадцать минут раньше урока – на остановке совсем не пришлось ждать трамвая, народу в вагоне было мало, и всю дорогу перед трамваем загорался зелёный свет. Девочка решила подняться в свой класс и до прихода учительницы подшлифовать этюд Черни. Но комната оказалась занятой: за роялем сидела другая ученица, а Нина Владимировна с мрачным видом стояла у окна, скрестив руки на груди. Извинившись за вторжение, Надя попятилась назад и уже хотела скрыться за дверью, но учительница знаком пригласила её войти и сесть на свободный стул под портретом Мусоргского.
Девочка за роялем явно была новенькой, так как Надя её никогда раньше не видела. Она была примерно того же возраста, что и Надя. Как у Нади, у неё была длинная коса, завязанная на конце капроновым бантом, и пальцы, испачканные фиолетовыми чернилами. Когда она играла, то смешно поднимала плечи, втягивала голову и раскачивалась вперёд и назад. Глядя на неё, Надя подумала, что если они так похожи, то Надя, должно быть, сама так же втягивает голову и раскачивается, когда играет, и что надо бы попробовать посмотреть на себя со стороны...
Вдруг ход Надиных мыслей прервал сердитый голос Нины Владимировны: «Еще раз сначала! Опять ничего не выучила!» Услышав до боли знакомую фразу, Надя подпрыгнула на стуле, как от удара. Всё внутри неё восстало против такой несправедливости: «Почему она ругает меня? Ведь я же ещё даже не начала играть!» А учительница всё тем же сердитым голосом продолжала: «У меня двадцать учеников, но ты, Лидия, занимаешься хуже всех! Останешься после урока и послушаешь, как замечательно играет Надежда!»